В конце ноября издательство Ad Marginem выпустило новую книгу известного музыкального критика Андрея Горохова - эссе-памфлет "Дыра, прикрытая глянцем". Андрей Горохов – житель Кельна, автор почти - учебника "Музпросвет" и ведущий музыкальной программы на радиостанции "Немецкая волна" (Deutsche Welle).
В связи с выходом книги 44100Hz публикует отрывки из части, озаглавленной, как "Кризис электроники"...
Продолжение, в котором Андрей Горохов решил поговорить с Феликсом Рандомицем
"Выступить в роли эксперта по этому кругу вопросов я попросил кельнского музыканта Феликса Рандомица (F.X.Randomiz). Начал я издалека.
А. Г.: Считают ли изготовители электронной музыки себя творческими людьми? Электронная музыка обречена на повторение одного и того же высказывания, одной и той же формы, что для художника, вообще говоря, неприемлемо. Художник стремится постоянно изменять свое искусство, чтобы каждый его опус обладал собственным характером, был не похож на остальные.
Феликс Рандомиц: Да, это проблема, которая появилась в 90-е. Именно поэтому изготовители музыки избегают называть себя музыкантами или тем более художниками, они – продюсеры, производители. Они производят некоторый продукт. Новый продукт, скажем, телевизор, должен обладать всеми достоинствами предыдущей модели плюс несколько мелких улучшений. Чем-то уникальным, неповторимым он быть, конечно, не должен. Да, в этом – большая проблема.
Но она вовсе не воспринимается как проблема. Речь идет о жесткой позиции, о лозунге: "Мы не личности, мы ничего не выражаем, у нас нет никакой позиции, мы только производим, для нас ценен лишь результат – чистый звук".
И я не совсем разделяю пафос этого утверждения. Если важна чистая музыка, то тогда не понятно, почему ее должны делать разные people? Разные people должны иметь различные точки зрения, и это оказывает влияние на музыку, а именно, появляется разная музыка.
А вот что касается постоянного самоповторения... то я считаю, что это, скорее, нормальное положение дел. Художник находится в своем мире, действует в собственных границах... далеко не каждый может и хочет вырваться... все, как правило, делают то, что могут, и если это продается, то чего можно еще желать?
Кое-кто, однако, стремится перерасти себя самого и наchatь делать вещи, которые тебе самому раньше вообще не казались возможными.
А. Г.: Можно ли сказать, что производители электронной музыки обречены на самоповторение, ведь очевидно, что вовсе не коммерческий расчет является причиной топтания на одном месте? Сколько свободы имеет производитель музыки сегодня? Как велико его пространство для маневра?
Ф. Р: У каждой программы есть не очень видимые границы, внутри которых ты вынужден действовать.
Скажем, ты перемещаешь движок, отвечающий за уровень фильтра, и думаешь, что изменяешь один параметр. Ты привыкаешь к этому звуку, тебе кажется, что ты понимаешь, что происходит – отрезаются высокие частоты.
Но на самом деле, двигая один движок, ты изменяешь десяток скрытых от тебя параметров... то, что ты воспринимаешь как один фильтр, может оказаться сложной конструкцией, и ты не имеешь понятия, как там все на самом деле устроено и почему результат звучит так, а не иначе. Если ты себе в этом не отдаешь отчета, то ты даже не видишь границ, в которых движешься. А раз ты их не видишь, ты не можешь их переступить.
То есть тебе действительно диктуют практически все, ты ничего не делаешь сам – обо всем позаботились программисты используемых тобой программ. Грубо говоря, если твоя музыка вдруг начинает симпатично позвякивать, то она делает это не потому, что ты удачно установил уровень фильтра, а потому, что изготовители этого фильтра незаметно для тебя включили в цепь алгоритм резонирования, то есть фильтр начинает на некоторых частотах самовозбуждаться... а ты даже и не слышишь, что получившийся эффект – это не твоя заслуга. Любой, кто пользуется этой программой, будет иметь точно такой же результат.
У каждой программы – свой характерный саунд, своя окраска звука, это относится и к маленьким программам-плагинам, и к огромным программным средам, как Metasynth или Max/Msp.
Каждая компьютерная программа, какие бы развитые возможности она не предлагала, имеет свой характер звука, и все, что она делает – это, на самом-то деле, варьирование этого основного звука. Скажем, вот программа Metasynth, которая предлагает тебе преобразовывать любые рисунки в звуки... казалось бы, неограниченные возможности? Нет, узнать саунд Metasynth совсем несложно.
А. Г.: Насколько уникальны твои уши? Все ли artists способны, скажем, в нойз-треке тут же расслышать, сделан он на Max/Msp или на Reaktor’e? Про себя я могу сразу сказать, что я этого не слышу.
Ф. Р.: Если музыкант интенсивно занимается какой-то программой, то он способен опознать ее характерный звук. Я как-то читал лекцию о музыкальных программах и демонстрировал различные эффекты... в частности пакет Pluggo (это фактически Max/Msp). Я показал, как из ничем не примеchatельного звука ты получаешь нечто куда более своеобразное. После лекции ко мне подошел Франк (Доммерт, шеф лейбла Sonig) и сказал: "Все это звучало как Fennesz, наконец, я понял, как он делает свои вещи".
Собственно, я для этого и читал лекцию – в целях демистификации, то есть разрушения легенды. Самим же музыкантам такого рода просвещение публики, скорее всего, показалось бы нечестным, им явно хочется сохранить завесу таинственности.
Собственно, пианисты или гитаристы уже давно находятся в этой ситуации – про звуки гитары все известно. Однако до сих пор делается гитарная музыка, про которую никто не понимает, как именно она сделана. Ауру загадочности создавать все еще можно.
Я ненавижу слово "виртуозность", но дело, в конце концов, состоит в том, как музыкант играет на своем инструменте – будь то гитара или компьютерная программа.
С электронной музыкой такая проблема, что даже если тысяча параметров влияет на генерацию звука, когда эта тысяча параметров установлена, то результирующий звук будет всегда одним и тем же. Когда же ты ударяешь по струне гитары – каждый удар приводит к новому звуку. Ты на самом деле не можешь играть на компьютерной программе, как на музыкальном инструменте.
А. Г.: Но ты можешь – как твое имя нам намекает – рандомизировать процесс, то есть использовать генераторы случайных чисел.
Ф. Р.: Да, конечно. Но как мы все знаем, в компьютере случайных процессов нет, все это симуляция.
Но мне кажется, что дело вовсе не в генерации случайных чисел. Дело в подходе, в приемах работы. Аналоговые и акустические инструменты позволяют работать – то есть играть – пластично, мягко изменять звук. Гитарист может гнуть звук, растягивать его, вытягивать... это нечто совсем иное, чем программирование датчика случайных чисел, который модулирует генератор низкой частоты (LFO), который, в свою очередь, модулирует частоту осциллятора.
А. Г.: Я повторю свой вопрос: Можно ли сказать, что развитие программ привело к тому, что сегодня у музыканта стало больше свободы, появилось больше пространства для маневра?
Ф. Р.: Ох, трудно сказать. Принято думать, что появилось больше свободы просто потому, что теперь стало больше возможностей – чисто с технической точки зрения. То, что ты пару лет назад мог реализовать лишь с большими техническими затратами, сегодня ты получаешь автоматически.
А. Г.: Например?
Ф. Р.: Ну скажем, гранулярный синтез, быстрое преобразование Фурье (FFT)... все эти алгоритмы стали применяться для измельчения и перемешивания брейков в драм-н-бэйсе. Раньше так просто ты этого получить не мог. Что касается преобразования Фурье, то пару лет назад тебе надо было все долго программировать и потом полчаса ждать, пока компьютер справится со счетом... сейчас все это протекает в реальном времени: нажал на кнопку и сразу получил результат.
А это привело к тому, что пользователи стали куда более необдуманно обходиться с возникающими проблемами. Ты можешь так быстро прийти к совсем ни на что не похожим результатам! Ты дальше поворачиваешь ручку и получаешь нечто совсем новое, при этом ты не расслышал то, что ты имел перед этим, ты ничего не анализировал, ты не думал, не сравнивал... ты просто повернул ручку дальше. Ситуация, которая была перед этим, тебе не понравилась – ты не спросил себя, а почему, собственно? Что в ней плохого? Что, наоборот, хорошего? Нет, ты просто крутанул ручку дальше, чтобы посмотреть, а что там. Тоже не очень? ОК, поверни другую ручку, нажми пару кнопок – опять совсем новая ситуация. То есть ты так быстро перепрыгиваешь между различными вариантами, что у тебя просто нет ни времени, ни охоты вслушаться и что-то понять.
А. Г.: Можно ли сравнить это положение дел с нажатием кнопок на пульте дистанционного управления телевизора?
Ф. Р.: Да, точно, это как заппинг: здесь вяло и неинтересно, прыгаю на новый канал – там тоже нет ничего интересного? Переключусь еще раз... И все кончается тем, что ты занимаешься только перебором возможностей. И не имеешь желания исследовать какую-нибудь из возникших перед тобой ситуаций глубже. Ведь всегда есть подозрение, что, изменив положение регулятора, ты тут же получишь куда более интересно звучащий результат.
А. Г.: ОК, но имеешь ли ты возможность действительно идти в глубину? Если ты используешь алгоритмы прямого и обратного преобразования Фурье, то ты вынужден находиться на поверхности, ты никогда не поймешь ту непростую математику, которая скрыта в твоей программе ресинтеза звука.
Ф. Р.: Да, я отдаю себе в этом отчет. Наверное, я призываю не перебирать разные эффекты, а сосредоточиться на одном - двух и посвятить им много времени, освоиться с ними, привыкнуть к ним, научится их немного контролировать, научиться их целенаправленно применять и, главное, в процессе работы добиться того, чтобы начал изменяться твой взгляд на вещи... скажем, ты сам начинаешь обращать внимание на вещи, которые не замечал раньше, тебе начинают нравиться другие вещи.
Это значит, что ты на правильном пути, что ты идешь вглубь, а не прыгаешь по поверхности.
Важно научиться полуchatь вещи, которые тебя удивляют. Путем прыгания из ситуации в ситуацию этого не получить – я каждый раз попадаю в непонятную ситуацию, мне чужую и неинтересную, и меня это не удивляет.
А. Г.: Изменилось ли твое отношение к делу, процедура твоей работы в этой новой ситуации?
Ф. Р.: Еще как! Я стал совершенно беспомощным!
А. Г.: В каком смысле?
Ф. Р.: В том смысле, что меня захлестывает потоп технических средств, специальных приспособлений и новых возможностей... и главная работа состоит в отборе, в отборе того, чего я не хочу, того, что мне совсем не нравится. Когда вышел новый Reaktor, я убил месяц только на прочесывание библиотеки пользователя (user’s library).
Да, в этом все дело – работа стала поиском: а это что? А это что? А это для чего? Раньше, когда возможности были ограничены и обозримы, ты занимался собственно своей музыкой. Теперь ты блуждаешь по бесконечным лабиринтам и ищешь, где что интересного лежит.
Ведь никто же не хочет пропустить то хорошее, что, безусловно, есть в новых программах! И в результате, ты проводишь 90% своего времени в копании в мусорной куче... да, ты ищешь иголку в стогу сена. Это точно как при перепрыгивании с телеканала на телеканал – ты хочешь выловить самые ударные моменты всех телепередач, боишься пропустить что-то интересное, а на следующий день не можешь вспомнить, что ты, собственно, видел.
А. Г.: Раньше ты работал по-другому?
Ф. Р.: Конечно. Раньше я работал куда более интуитивно... более свободно... я больше играл.
Как играл Феликс Рандомиц и о чем еще он говорил с Андреем Гороховым, вы узнаете в следующей части "Кризиса Электроники"...
Все тексты и изображения являются собственностью проекта, если иное не указано в материалах.
Любое полное или частичное использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения администрации проекта.
потрясающе
хорошо
нейтрально
плохо
не оценивалась
